До тошноты приятный цвет стен вновь встречает меня после пробуждения, и я понимаю, что проснулась, что мне предстоит прожить еще один чертов день в этом месте, от одного вида которого меня воротит. Все эти врачи, санитары, медсестры... По меньшей мере они уже месяц окружают меня, а то и больше. Я не стремилась запоминать, как зовут каждого из них, потому что верила, что человек, которого я зову отчимом и только так - никакого имени, никакого "папочка" и т.п., - одумается и заберет меня домой. Но он не спешил этого сделать. С каждым проведенным здесь днем я начинала ненавидеть его еще больше. Мужчине повезет, если после выхода отсюда, я не сверну его шею. Снова принесли эти таблетки. Я морщусь при виде их, как и всегда. Просить эту толстуху, что их принесла, чтобы она ушла и не смотрела, как я чуть не давлюсь, - бесполезно, я это уже поняла, она будет стоять здесь то тех пор, пока я не выпью эту гадость. Но они не понимают, эти люди в белых халатах, какую дрянь впихивают нам. Эти пилюли не сравнятся с теми таблетками, которые давал мне мой друг. Из-за них мне целый день хочется спать. А я не хочу целый день выглядеть водорослью. Я же не водоросль, я живой человек, я хочу видеть ту резкость, которая есть в мире. Но эта противная толстая медсестра не уйдет, пока пилюли не окажутся у меня во рту, и я их не проглочу. Я закатываю глаза и кладу лекарство под язык, только делая вид, что я все проглотила. Странная женщина забирает у меня пустой стаканчик, в котором была вода и хвалит меня, улыбаясь, самой, что ни на есть, тошнотворной улыбкой. Она зовет меня полным именем, как это делали и мать, и отчим, и мне хочется ее поколотить, но я знаю, что от этого будет только хуже, меня опять отведут в ту палату, для буйных, и привяжут к кровати на весь день. Как же я ненавижу это место! Тошнотворные улыбки медсестер, это ласковое "Оливия", заставляющее меня ненавидеть свое имя. Когда женщина уходит, я бросаюсь к раковине и отплевываюсь от лекарств, смывая их в канализацию. Я просила своего доктора, чтобы мне поставили какого-нибудь медбрата или хотя бы медсестру помоложе, приятной наружности, но всегда приходит эта женщина, окончательно лишая это место какой-нибудь радости.
Я еле успеваю закрыть кран, отмыв губы от белых следов растаявших таблеток, как дверь в мою палату открывается. Я удивленно смотрю на людей, входящих сюда и спешу на не заправленную кровать, присаживаясь на колени. Кажется, у меня появилась соседка. И я пока не знаю, радоваться мне этому или ругаться с доктором. Но пока он лишь просит меня поздороваться с ней. - Привет, Аврора, - послушно произношу я, улыбаюсь и машу правой рукой. Я всегда слушаюсь этого доктора. Он говорит мне, что не понимает, почему отчим с тем психотерапевтом засунули меня сюда. И это единственный человек, который не зовет меня полным именем. Он единственный, который общается со мной, как с нормальным человеком, а не с умалишенной. Но сейчас я не хочу с ним говорить, спросить ,как обычно, как там - на улице. Мое внимание завоевала девушка, которая теперь будет со мной жить. Я рассматриваю ее с ног до головы, надеюсь, она не будет за это ругаться. Я бы стала.